Юрий Лыхин
По берегу залива Эдремит
Поднялся ранним утром, чтобы встретить восход солнца, озарившего небо за далеким мысом. Море успокоилось, теперь оно шумит ровно, тихо накатывая длинные пологие волны. В селении заливаются петухи, на соседних оливах робко чирикнул первый проснувшийся воробей.
Солнце быстро выкатилось из-за горизонта, заполняя все вокруг своим сиянием. Со стороны ближайшего пляжа с позднего вечера и далеко за полночь разносились ритмичные звуки барабана. Кто-то играл с явным удовольствием и очень искусно! А я ночью созванивался с Аллой Борисовной Пугачёвой, собираясь по какому-то поводу публиковать тексты ее песен. С чего вдруг? Никогда ее творчеством не увлекался.
На завтрак снова сварил чорбу, но уже другую — эзогелин, из чечевицы с булгуром. На чай ушли остатки воды. Теперь хочешь не хочешь, а с места придется трогаться. Осталось только решить, куда? Можно отправиться назад, подняться на возвышающуюся надо мной крутую гору, чтобы потом спуститься в соседнюю бухту Бехрамкале, где в древности три года провел Аристотель, известнейший ученик философа Платона. В находившемся там городе Ассосе он женился и основал свою школу философии. Однако из бухты опять придется ползти в эту высоченную гору… Или уж сразу двинуться дальше, в сторону города Эдремит, располагающегося в глубине одноименного морского залива?
Воды рядом — целое море, однако жажду ею не утолишь. Здесь она, кстати, заметно солонее, чем в Дарданеллах. Поверхностный слой пролива составляет черноморская вода, текущая в Эгейское море. А глубинный, более соленый слой, движется в противоположном направлении. И происходит такое, как утверждают гидрологи, из-за разности солености Эгейского и Черного морей.
На прощание я поддался неистребимому туристскому желанию захватить с собой частичку моря в виде камешка или раковины. Хотя ведь прекрасно знаю, что вырванные из родной стихии эти реликвии вянут и тускнеют, лишь бледно напоминая о той красоте, которой сияли на берегу южного моря. Ползаю по песочку в поисках сувениров, поглядываю на остров Лесбос, от названия которого произошло понятие «лесбийская любовь». Оно связано с поэтессой Сапфо, жившей там в VII–VI веках до нашей эры и писавшей страстные стихи, адресованные женщинам.
Выезжаю в двенадцатом часу. Едва начатую пачку чая в пакетиках положил на стол возле расставленных на крошечном пляже лежаков. Может быть, кто-нибудь использует.
Вопроса, куда ехать дальше, уже не возникало. Я как-то сразу направил велосипед в глубь залива. Возвращаться назад мне явно не хотелось. Аристотель с женой без сомнения бывали и в моей бухте, а потому я вполне могу говорить, что ходил по той же земле, что и великий философ.
Вчера, спустившись к морю, я угадал едва ли не на единственное место, где можно было свободно остановиться. Весь дальнейший берег оказался заполнен многочисленными кемпингами, отелями, мотелями и частными домами, один из которых мне очень понравился. Его хозяин собирает разные старые вещи — сундуки, бочки, разнообразные глиняные сосуды и прочее, а также мастерит из деревянных колес и распиленных древесных стволов причудливые скамьи. Прямо музей, уголок настоящего искусства! Не то, что сувенирные ряды у Трои, где царят безвкусица и грубоватый ширпотреб. Хозяина зовут Рыдваном. Его любимая древесина, используемая для поделок, — олива. Оливковым же маслом он прорабатывает отшлифованные поверхности деревянных изделий.
Дорога бежит по берегу моря, но за бесчисленными постройками и оливковыми рощами водной глади и не видно. Дорожные обочины щедро завалены мусором, оттуда частенько пованивает. Многочисленные мусорные баки с открытыми крышками тоже не розами пахнут. Проезжая мимо очередного бака, приходится задерживать дыхание.
К 14 часам я, наконец, покинул прибрежно-пляжную дорогу, выбравшись на основную трассу. Начался город Кючюккую. На въезде в него замечаю локанту под названием «Эгейский аромат». Ее обслуживают красивые девушки, одетые в светлые джинсы и белые фирменные футболки. Все в масках, разумеется. Мясо в жару мне есть совсем не хочется, я заказываю тушеную фасоль с подливкой, но не насытившись (порции в Турции все-таки маленькие, не то что в Китае или Монголии), беру еще и куриную чорбу.
Сижу за столом на большой открытой террасе, никуда не тороплюсь, попиваю холодную воду из холодильника, разглядываю карту. Хорошо бы устроить еще одну ночевку в заливе, ибо вскоре, двинувшись в горы, я покину Эгейское море, и следующее купание будет возможно только на самом юге страны, на Средиземном море. От Эдремита, расположившегося в десяти километрах от залива, мне предстоит проехать еще 90 километров до города Балыкесир, административного центра одноименной провинции (иля), а затем отправиться через хребет Алачам к древнему городу Кютахья, устроившегося на краю Анатолийского плоскогорья. Таков ближайший план, а как получится, посмотрим. «Иншаллá», как говорят в мусульманском мире, — «как аллаху будет угодно».
Я славно посидел в локанте, потом, проехав до ближайшего супермаркета, купил воды и продуктов в дальнейший путь. Город такой приятный! Трасса проложена по самому берегу моря. На узких пляжах между дорогой и водой многолюдно, люди купаются и загорают, среди них много пожилых. Я медленно катился, разинув рот по сторонам, и у очередного мусорного бака, не заметив разбитой бутылки, наехал на донышко с торчащими кверху зубьями. Камера громко, словно выстрел, ахнула, после чего вторая половина дня, до самого вечера, у меня была безнадежно испорчена. Пришлось расположиться на тротуаре среди снующих по нему людей и заняться ремонтом. Закончив, я облегченно вздохнул и двинулся дальше, однако камера вновь спустила. Заклеил вторую обнаруженную дыру, не проехал и сотни метров, она снова сплющилась. После третьей заплаты я расслабился, поехал спокойно, но и тут колесо начало оседать. Да что за наказание такое! Подкачивая камеру каждые пять минут, я добрался до небольшого мыса в конце города. К этому времени отдыхавшие там люди начали расходиться по своим машинам, припаркованным на обочинах трассы. Я провел велосипед к морю, остановился в тени раскидистых сосен у кромки воды и в последний перед закатом час внимательно обревизовал как камеру, так и покрышку. В последней нашлась проволочка, проткнувшая резину насквозь. Похоже, что истерзанную камеру придется выбросить. Достаю последнюю имевшуюся у меня запасную, ставлю ее. Затем в сгущающихся сумерках разворачиваю палатку.
А место здесь прекрасное! Город, оставшийся позади, ярко горит огнями. Впереди уже просматривается конец залива. Его противоположный берег светится в темноте сплошной полоской огоньков, там все застроено. Ну и ладно, туда я все равно не поеду. До Эдремита осталось километров 15–20 по ровной дороге. Последняя ночь на Эгейском море…
Направляюсь в горы
Просыпаюсь в половине седьмого. Первым делом трогаю колесо велосипеда. Слава богу, оно осталось крепко накачанным.
Несмотря на вчерашнюю неприятность, город Кючюккую и слившийся с ним Алтынолук, мне очень понравились. Сияющей под утренним солнцем белой полосой они протянулись над морской водой напротив моего мыска, на котором я расположился в тени высоких, широко раскинувших свои мохнатые ветви сосен. Ну совсем не хочется отсюда уезжать!
Утреннее купание в Эгейском море. Вода такая соленая, что ест глаза. Зато как славно слизывать ее с усов, ощущая приятную соленость губ!
Это место ночевки было лучшим из всех предыдущих. А не проколи я камеру, пролетел бы мимо…
И все же приходит время прощаться с морем, пора в горы. Трогаюсь с места. Вскоре вновь началась городская застройка. Захотелось выпить какого-нибудь нового напитка. Захожу в супермаркет, беру бутылку за пять лир, содержимое которой удивило меня сильным кислотным свекольным вкусом. Пить такое невозможно. А не уксус ли это? Такие казусы уже случались в моих путешествиях. В Новой Зеландии, например, где я по такому же недоразумению выхлебал полбутылки уксуса из киви.
Пришлось оставить «напиток» под чинарой. А жажда мучит, надо снова заходить в магазин…
В 12:30, миновав последний в глубине залива город Акчай, я добрался до Эдремита. От моря дорога пошла с легким подъемом, навстречу все время дул ветерок, палило солнце. Тяжеловато показалось. Очень жарко сегодня, особенно в городе, где дополнительное тепло исходит и от нагревшихся мостовых, и от стен домов.
В Эдремите надолго не задерживаюсь. Остановился лишь для того, чтобы полакомиться симитами — традиционными турецкими бубликами, густо обсыпанными кунжутом.
Как только город оказался позади, стало легче. На трассе меня обдувает прохладным ветерком. Миновав отворот к Измиру, центру одной из крупнейших по численности населения провинции, я направился к показавшемуся в прибрежном хребте проходу. Ветер усилился, а поскольку он дует навстречу, то ощутимо препятствует моему движению. Решив отдохнуть, затормозил около торгующего под матерчатым навесом полноватого турка. Многочисленные банки, расставленные на импровизированных прилавках, заполнены зелеными оливками и черными маслинами, а квадратные бутылки — густым, как деготь, гранатовым сиропом. Пока я фотографировал выставленное, хозяин налил мне в стаканчик разведенного холодной водой кисловатого сиропа. Ну очень вкусно!
Ехать никуда не хочется, так бы и сидел где-нибудь в тени на освежающем ветерке. Немного подремал на пустующем торговом месте. Однако облегчения это не принесло, сон на жаре действует одуревающе. Затем еще немного попробивался сквозь ветер (каждый километр дается с трудом) и снова прячусь в тени.
А вот интересное место у дороги попалось, и я оживился. Здесь на больших, расстеленных по земле полотнищах сушится инжир. Устроившиеся кружком женщины в платках то ли перебирают его, то ли просто складывают в ящики. В Таджикистане такую картину можно было наблюдать с курагой, а в Китае — с кукурузой.
Время 17 часов. Солнце позади меня склонилось к горизонту, вот-вот станет легче. Чтобы завтра заехать в Балыкесир, сегодня надо бы одолеть еще километров двадцать. Выхожу из спасительной тени снова под солнце…
Действительно, температура вскоре стала спадать, но начались подъемы. Я вступаю в область гор, к счастью, пока невысоких. Вот что-то вроде небольшого перевальчика преодолел.
Везде рядом с дорогой идет торговля — фрукты, овощи, иногда даже керамика продается. Я останавливаюсь, смотрю, фотографирую. Такие остановки отвлекают от однообразного кручения педалей, дают передышку уставшим ногам и натрудившейся на седле пятой точке.
Мой бисиклет жалобно поскрипывает, но едет. Я же начал сдавать. Еще и семи не наступило, а мне уже хочется остановиться, стал поглядывать по сторонам в поисках хорошего местечка для ночевки. Не успел однако ничего присмотреть, как начался новый, теряющийся за поворотом подъем, и это меня добило. Увидев выровненную над пересохшим руслом речки земляную площадку, решил устроиться прямо здесь, на голом и шумном месте, на виду у всех проезжающих по трассе. Не до жиру, быть бы живу. День выдался непростой, я порядочно устал. Даже есть не хочется, осилил лишь две крупные сливы и потянулся к спальнику.
Проезжаю Балыкесир
Палатку трепало всю ночь. Лишь к рассвету промежутки между порывами ветра стали чуть увеличиваться.
Проснувшись, пью чай, утоляю голод лавашом и солеными маслинами, которые наряду с сыром входят в традиционный турецкий завтрак.
Интересно, что я опять видел сон, как приезжаю в деревню Лыхину к деду и бабушке. Они никогда не снятся мне дома в Иркутске, хотя я часто вспоминаю их по своим родословным занятиям. Но в каждом путешествии этот сон в разных вариациях обязательно приходит ко мне. На сей раз я ощущал себя одновременно и маленьким, и отроком, и в зрелом возрасте. Подхожу к старенькому дому с маленькими оконцами, отмечаю про себя, что завтра его надо будет сфотографировать. Возле дома появилась речка, что меня удивило. Через памятные с детства сени с несколькими ступеньками прохожу в дом. Вдруг слышу, что сзади кто-то упал при виде меня. Это бабушка. Я подбегаю к ней: «Бабушка, ну как же ты?!» Мы обнимаемся. В доме на своей деревянной кровати сидит дед. Здороваюсь с ним за руку. У него совершенно старческое лицо и, не выпуская моей руки, он немощно валится на бок, что следом делаю и я. В голове мысль: «Наверное, вижу его в последний раз».
Вышел на трассу в 8:45 и до половины десятого поднимался, ведя велосипед рядом с собой. Затем немного скатился и снова потянулся вверх по затяжному, хотя и не тяжелому подъему. Погода сегодня радует. Солнце спряталось за сплошными серыми облаками, тянущимися мне навстречу. Поддувает ветерок. Так что пока комфортно.
Наконец выбираюсь на самый верх перевала и несколько километров, как именинник, без всяких усилий качусь вниз. Вижу место, где можно перекусить. Рядом с деревянным зданием кафе под открытым небом расставлены столики с мягкими сиденьями. Они и прельщают меня. Останавливаюсь. Тут же подбежал парень с подносом и маской на лице, хорошо говорящий по-английски. И хотя время только 11 часов, я решил пообедать заранее, впрок. Чорбы нет, но есть гёзлеме. Такое блюдо мне еще не попадалось, надо попробовать. Заказываю и жду, что мне принесут.
Блюдо оказалось интересное: нарезанная треугольниками, слегка подрумяненная лепешка с сырной начинкой внутри.
Отдохнув, спускаюсь дальше до небольшой, грязной речушки Коджа. Но хорошо хоть такая течет, множество речек здесь летом совершенно пересыхает. Перед городком Ивринди пересекаю Коджу по мосту и двигаюсь по ее берегу вниз по течению. Однако счастье длится недолго, на развилке дорог моя трасса, отвернув от речки, вновь начинает подниматься в гору. Время 13 часов, до Балыкесира остается 30 километров. Солнце к этому моменту разогнало облака и торжественно воссияло на небосклоне.
Как и в первой половине дня, ни смотреть, ни фотографировать нечего. Километров за десять до Балыкесира я остановился, купил дыню и расположился в тени маленькой еловой рощицы. Пока наслаждался, размышлял, может, стоит заночевать здесь, а в город отправиться с утра? Но время только начало шестого, место тут не впечатляющее, заняться нечем, решил ехать.
Выхожу обратно на дорогу, а у оставленного на обочине велосипеда спущено заднее колесо. Случилась редкостная вещь — треснула недавно поставленная заплата и теперь сквозь нее выходит воздух.
Заклеив заплату заплатой покрупнее, выезжаю и через час оказываюсь в Балыкесире, крупном, 340-тысячном городе. Практически все люди в нем в масках, даже проезжающие по улицам велосипедисты и мотоциклисты. Добрался до центра города, безразлично прошелся по многолюдной торговой улице — с нагруженным бисиклетом по магазинам не походишь. Затем доехал до городской окраины и здесь растерялся. Мне нужна второстепенная дорога, дальним ориентиром по которой — город Дурсунбей. А на всех дорожных указателях фигурируют только Бурса и Измир. Еле нашел говорящего по-английски человека, который подсказал, куда мне двигаться, но тут я снова прокалываю камеру, на сей раз на переднем колесе. Опять приходится клеить.
В результате, я выбрался из города, когда начало темнеть. Уже в полных сумерках, обогнув по грунтовой дорожке поле кукурузы, выехал к одиноко стоящему домику, напротив которого темнело чисто убранное поле. Жестами показал сидящим на крылечке старикам, что хочу здесь заночевать. Явного согласия не получил, но и отказа не последовало, а потому располагаюсь. Сильными порывами налетает крепкий ветер, небо в тяжелых тучах, как бы дождь не пошел…
Гостеприимный Кепсут
Утро наступило тихое, спокойное. Однако над горизонтом со всех сторон темно, а ближайшие горки затянуты грязноватой голубовато-желтой дымкой. Тепло (вчера заснул, не залезая в спальник) и слегка влажно — палатка покрыта легкой росой.
Выпил кружку чая, быстро доел маслины с лавашом и стал собираться. Я укладывал рюкзак на велосипед, когда из дома вышел хозяин, вынесший бутылку с водой и «емек» — пакет с едой. Однако ко мне он не подошел, оставил все у края дороги как милостыню. Но и на том спасибо. Старик поступил как истинный мусульманин, должный делать добрые дела. Милостыня в исламе — это четвертый столп веры, действие, предписываемое Кораном.
Отправляюсь навстречу поднимающемуся солнцу. Вот такие дороги я люблю — двухполосная, неоживленная, сельская. С одной ее стороны раскинулись поля, по большей части кукурузные, с другой тянется военный полигон, огороженный колючей проволокой. Пахнет по-деревенски, навозом и силосом, и все же это лучше, чем выхлопные газы на большом, заполненном машинами шоссе.
Дорога через многочисленные сельские поселения в конце концов вывела меня на нужную, ведущую к Дурсунбею, трассу. А вот и обозначенный по ней Кепсут. Увидев его на карте Турции в виде самого мелкого кружочка, я счел, что это маленькая деревня. Оказалось, 24-тысячный город. Судя по карте, между Балыкесиром и Кепсутом нет никаких населенных пунктов, а в действительности их здесь полным-полно. Все-таки Турция — густонаселенная страна!
Не хочу пропускать возможность подкрепиться чорбой. Заезжаю в «шехир меркези» — центр города. Нахожу локанту, при входе в которую развеваются два больших красных полотнища с полумесяцем и звездой. Сделал заказ, сажусь за столик на открытой террасе. Из кухни уже спешит женщина с бесплатным угощением — тремя тарелочками мезе, закусками из мелких черных маслин, порезанного помидора и длинных зеленых перчиков. Я разжевал самый маленький из них, и рот словно огнем обожгло. Горячая чорба не заливает этот огонь, а только делает его острее. По-турецки, «острый» — это «аджи». Не отсюда ли название известной у нас приправы — аджика?
Когда я доедал чорбу, мне принесли еще тарелочку помидоров, политых оливковым маслом, и подали тюльпанчик чая. Все-таки турецкий чай, который завариваю я в палатке, и чай, который подают в местных кафе, заметно отличаются по вкусу, и дело здесь, похоже, не в качестве заварки, а в способе заваривания.
Ну до чего гостеприимные люди в этом Кепсуте! Допив чай, я хотел расплатиться за чорбу, но оказалось, что сидевший за соседним столом мужчина уже сделал это за меня. А прежде, как я заметил, он встал, подошел к краю террасы, где я оставил свой бисиклет, посмотрел на него, потом перевел взгляд на мой утомленный вид. Определенно, посочувствовал. Кепсут городок не туристический, потому и отношение ко мне здесь иное, — как к путнику или даже гостю.
Поблагодарил турка, подарив ему российскую пятирублевую монету из специально припасенных для таких случаев. Так он и брать не хотел, восприняв это как плату.
Что ж, отдых получился приятный, пора отработать его на трассе.
Вчера солнце брало выходной, но сегодня определенно наверстывает упущенное. Ехать очень жарко. Дорожный указатель приглашает меня к населенному пункту под названием Дурак (Durak), но мне туда не надо, это в стороне от трассы. Сел отдохнуть под раскидистыми соснами. Выходить на солнце снова совсем не хочется.
Середина дня. Тянусь в небольшой хребтик. Мозги плавятся под панамкой и растекаются по лицу крупным потом. Из селения на соседнем склоне, в котором белой свечкой среди красных крыш выделяется минарет мечети, раздался распев «Аллах акбар». Ежедневно правоверные мусульмане должны совершать пять молитв: перед рассветом, в полдень, во второй половине дня, при заходе солнца и в начале ночи. Сейчас время полуденного намаза (зухр), на часах 13:10. Не ровно 13, а немного позже, чтобы не уподобляться солнцепоклонникам.
Время половина третьего, а я все еще не преодолел этот «небольшой» хребтик. Наконец выбираюсь наверх, вижу предстоящий спуск и… еще одну большую гору, на которую извилисто поднимается дорога…
Впрочем, большой она показалась мне со страха. Когда я скатился вниз, горка уже не выглядела столь пугающей. К тому же перед подъемом в нее нашелся источник, текущий из горлышка старого сосуда. Я наполнил опустевшую бутылку, омылся по пояс и постирал рубашку, надев ее на себя мокрую. Чуть полегчало.
16 часов. Тени от деревьев потянулись к асфальту, жара скоро спадет. До Дурсунбея всего 34 километра. Однако к половине шестого, поднимаясь в очередной, хотя и совсем невысокий подъем, я так устал, что еле крутил педали. В голове замедленно, как при рапидной съемке, вращаются навязшие слова: «Ха-вьер Сола-ана, Ха-вьер Сола-ана». Я ворочаю их, словно тяжелые булыжники, даже не пытаясь понять, что они значат.
Замечаю пониже дороги еще один источник. Тонкая струйка воды сочится из металлической трубы, вмурованной в бетонную стенку, которая подпирает склон горы. Под стенкой устроена поилка для скота, в ней плавает утонувший ежик. Рядом достаточно свободного места, где можно поставить палатку. И я решаю больше не мучить себя сегодня. Положенную норму в 60 километров я выполнил, если учесть несколько лишних километров, проделанных утром в поисках трассы. День был нелегкий…
Только расположился, как со стороны трассы раздалось потренькивание колокольчиков. Стадо овец спускалось на водопой. Впереди молча шли собаки, возглавляемые огромным, как лев, поджарым псом. Пришлось застегнуться в палатке, чтобы не порвали. Голос пастуха раздается далеко позади, подбежать не успеет. Не дали мне пофотографировать.
Беспокойный день
Спал десять с половиной часов, тем не менее, проснулся совершенно разбитым и не отдохнувшим. Съел яблоко и подремал еще немного. Особо лучше не стало. Посмотрел на себя в зеркало — веки отекли, глаза как щелки. Завариваю покрепче чай и начинаю медленно собираться.
В половине десятого разогревшееся солнце уже не позволяет сидеть в палатке. Нехотя вылажу, а тут сюрприз: спущена камера переднего колеса, опять клеить! В результате выезжаю в 11 часов, но уже более-менее пришедшим в себя.
Чуть выше места моей ночевки на другом склоне дороги вижу маленькую, буквально два на два метра, «месджид». Этим словом в Турции обозначается малая мечеть, в которой не совершаются пятничные и праздничные службы, а также молитвенная комната в общественном здании. В буквальном переводе с арабского, это «место, где простираются ниц». Когда наступает время намаза, молитвенный коврик можно расстелить в любом месте, но в непогоду даже небольшое помещение под крышей, конечно, предпочтительнее.
Входная пластиковая дверь не заперта. Внутри светло и чисто, на полу ковровое покрытие. Положенного в большой мечети михраба — молитвенной ниши в стене, обращенной к Мекке, где покоится пророк Мухаммед, — здесь нет. Направление к Мекке, или кибла, выделено орнаментальной аркой на белой плоскости одной из стен. При входе стоит тумбочка, заполненная молитвенными ковриками, платками и юбками, тут же лежат кораны, религиозная литература, четки.
Месджид устроена возле вытекающего из горы источника, и это не случайно, ведь перед намазом требуется совершить омовение.
После осмотра месджид выбираюсь по трассе наверх, где расположилось небольшое, активно строящееся селение. У дороги высится кубообразное здание мечети под массивным куполом, рядом минимаркет и «salonu» кёфте, как называются маленькие турецкие котлетки. Я захожу в салон выпить чаю.
Даже здесь, в отдаленном селении, никто не нарушает масочный режим. Муж и жена, сидящие за соседним столиком, покончив с едой и чаем, надвинули маски на носы. А с другой стороны от моего стола устроилась компания шоферов, дружно затянувшаяся вонючими сигаретами. Пришлось мне, некурящему, быстрее ретироваться.
Дорога легко побежала по ровной местности. После двух стаканчиков сладкого чая мне стало совсем хорошо. Однако кто такой Хавьер Солана, я так и не вспомнил.
Ну что за невезение?! Не проехал и трех километров, как спустило заднее колесо. Снимаю его, разбортовываю — пропускает оттуда же, где заплата сидит на заплате. Хорошенько зачистив камеру (запасной уже нет), ставлю третью большую заплату на одно и то же место. Если не поможет, придется покупать новую.
Проехал еще два километра, вроде держит. Перед очередным селением останавливаюсь в кёфтешной у заправки. Время 14 часов, за три часа я проделал всего пять километров. Обедаю, с тревогой думая о велосипеде.
Да, такого у меня еще не было! На въезде в Дурсунбей камера вмиг просела. Снова снимаю колесо. Теперь дырка образовалась с другой стороны заплаты. Надежды заклеить ее уже не остается. Но надо хоть до магазина доехать, где можно найти замену. За 12 дней я безнадежно испортил три камеры.
Подкачивая колесо, добираюсь до центра города. Показываю прохожему листок с заранее запасенной фразой по-турецки: «Где находится велосипедная мастерская?» Он тут же показывает на находящуюся рядом автомастерскую. Работяги в ней по-английски не разумеют и не могут понять что мне нужно. Тогда я стал спрашивать, где находится бисиклет-шоп. Это сработало. Один из рабочих сел на мотоцикл и махнул мне рукой: «Давай за мной». Поджидая меня на поворотах, довез до нужного места, сдал меня продавцу и попрощался. Ну а тут уже просто. Я приобрел две камеры необходимого размера, а заодно и новую покрышку взамен наиболее изношенной, заплатив за все 100 лир. С позволения продавца завел велосипед в магазин, чтобы спрятаться от солнца, и быстро все установил. Потом мы выпили с продавцом по стаканчику кофе, и я, повеселевший, отправился по городу, чтобы решить еще одно дело — купить запасной газовый баллон.
В специализированных магазинах, в которые меня посылали, рядами стояли большие бытовые баллоны, а подходящие мне продавались только в комплекте с газовой горелкой. Тогда я двинулся по улице и стал показывать свой баллон всем подряд с немым вопросом в глазах. И вдруг наткнулся на турка, говорящего по-русски. Байрам десять лет работал в Ростове мастером на пилораме. Сейчас он торгует в маленьком магазинчике напитками и табаком.
Меня усадили за столик, стоящий прямо на проезжей части улицы. Выпили по стаканчику чая, затем один из общавшихся с Байрамом турков взял мой баллон и куда-то направился. Я встрепенулся, побежал за ним, но он махнул рукой: «Сиди, сиди, чай пей». Пока я разговаривал с Байрамом, Али и Абдуллой, вернувшийся Чемал принес мне необходимое. Теперь я совершенно счастлив! Подарил всем по открытке Иркутска, сфотографировал их и попрощался.
Не торопясь, прокатился по городским улицам, купил воды, немного продуктов, батарейки для карманного фонарика. В начале седьмого выбрался на окраину Дурсунбея, затем отъехал от нее на десяток километров и расположился в стороне от трассы среди горок, покрытых редким сосновым лесом. Местечко здесь уединенное, шума машин практически не слышно. Откуда-то издалека доносится лай собаки. С наступлением темноты зазвенел стройный хор цикад, деликатный по громкости, не оглушающий, как в Японии. Под его неумолчное звучание ужинаю в палатке, открыв банку консервированных баклажан — патлиджан, по-турецки. Они очищены от жесткой шкурки, на дне стеклянной банки белеет слой зубчиков чеснока. Маринованные или соленые овощи называются в Турции «туршу». Их ассортимент в придорожных магазинах разнообразен, будет что еще попробовать.
Сегодня сделал километров 35, не больше.